О Мата Хари, которая вполне могла бы претендовать на титул самой знаменитой шпионки века, написано шесть книг, сделано три фильма и один мюзикл.
Найджел Уэст. «Ненадежный свидетель» (1984 г.)
Мата Хари ничего не сделала для германской разведки. Ее дело было сильно раздуто.
Генерал Гемп. «Кельнер цайтунг», 31 января 1929 г.
Бюро секретной службы Ее Величества, порождение подкомитета Хэлдэйна, было разделено на два департамента – внутренний и внешний. Департамент внутренних дел занимался поиском иностранных шпионов на территории Великобритании, то есть контрразведкой, и являлся предтечей современной МИ-5 – службы внутренней безопасности. Департамент внешней разведки предназначался для сбора разведданных за рубежом и в будущем станет МИ-6 и Сикрет Интеллидженс Сервис (СИС). Следствием такого разделения обязанностей явились непрерывные трения между этими двумя службами, которые не прекращались никогда. В основе своей поимка шпионов является полицейской работой, поэтому офицеры МИ-5 законопослушны и презирают тех, кто работает на грани закона. Шпионы, даже свои собственные, являются, в лучшем случае, бандитами-патриотами, нарушающими законы других стран. Как сказал однажды известный сотрудник МИ-5 Уильям Скардон о СИС: «Для этой работы нужно быть немножко негодяем»(1).
Создав новую организацию Бюро секретной службы, власти попытались держать её на коротком поводке. МИ-5 выделили одну комнатушку в Министерстве обороны и бюджет всего лишь в 7 тыс. фунтов стерлингов в год. Не существует документальной информации о том, как использовала СИС выделенные ей средства, но их явно хватало только на засылку агентов в Германию. Потребовалось более пятидесяти лет, чтобы СИС получила необходимое финансирование, и за это время для её руководителей стало обычным явлением тратить деньги из собственного кармана, когда бывало туго с наличными. Работа в разведке не была привлекательной для молодых офицеров, желающих сделать карьеру, особенно из высших слоев общества. Эту проблему удалось разрешить тем, кто первыми возглавили обе службы.
Главой МИ-5 стал капитан Верной Келл. Его послужной список был небогат: охотник и стрелок с небольшим опытом шпионской деятельности, во время боксерского восстания находившийся в Шанхае, где он одновременно являлся зарубежным корреспондентом «Дейли телеграф». Однако у Келла, несомненно, был талант создателя империй, и МИ-5 разрослась от одной комнатки в 1909 году до 14 человек в 1914 году и до 700 к концу войны в 1918 году.
Ми-1с, как называли СИС до 30-х годов, возглавил капитан Мэнсфилд Смит-Камминг, человек весьма эксцентричный даже по меркам Королевского флота. Трудно всерьез писать о Камминге, первом «С», как называют в наши дни главу СИС. Он носил монокль в золотой оправе, писал только зелеными чернилами и, после того как потерял в результате несчастного случая ногу, передвигался по коридорам на детском самокате, отталкиваясь здоровой ногой. Посетителей несколько смущала его манера втыкать в свою деревянную ногу нож для разрезания бумаги в подтверждение сказанного. В его дневнике – потрепанном морском бортовом журнале – содержались записи наподобие такой: «Купить себе у Кларксона новую маскировку».
Любые организации, а секретные особенно, нуждаются в собственных легендах, и одна быстро создалась вокруг Камминга. Она гласила, что Камминг потерял ногу в 1914 году в автомобильной катастрофе, в которую он попал под Парижем вместе со своим сыном. Сын, умирая от ран, жаловался на холод, и Камминг, зажатый в разбитой машине, перочинным ножом отрезал себе ногу, чтобы высвободиться, дополз до сына и укрыл его своим пальто. Здесь его и нашли несколько часов спустя, лежащим без сознания рядом с телом сына. В действительности все выглядело несколько иначе. Камминг сломал обе ноги в автомобильной катастрофе, и одну ему ампутировали на следующий день в госпитале. Однако эта легенда имела хождение в мире секретных служб много лет(2), она должна была показать, «что за мужик старина «С».
Все это важно для того, чтобы понять отношение Камминга к разведывательной службе. Он считал, что это игра для взрослых, в которую играют для развлечения и очки даются в основном за стиль, а не за достигнутые результаты. В разговорах со своими рекрутами он зачастую использовал спортивную терминологию. Однажды он описал разведывательную деятельность как «время, проводимое главным образом в развлечениях и полное спортивных достижений». Пытаясь уговорить писателя Комптона Маккензи остаться на службе, Камминг сказал: «Вот, возьмите шпагу-трость. Я всегда брал её с собой, отправляясь в поездку с разведывательной миссией перед войной. Тогда это занятие было действительно интересным. Когда война закончится, мы с вами вместе провернем какую-нибудь занятную шпионскую работенку. Ведь это великолепный спорт!» Он назначил на ответственный пост Пола Дьюкса, одного из лучших специалистов по России, не потому, что Дьюкс великолепно говорил по-русски и хорошо знал страну – Камминг собирался, несмотря на все это, отклонить его кандидатуру, – а потому, что Дьюкс похвально отозвался о его коллекции револьверов.
Поскольку власти хотели иметь возможность отрицать существование СИС, офис Камминга не мог располагаться в Министерстве обороны. СИС заняло часть помещений в Либерейтер-билдинг на Уайтхолле, а также в Уотергейт-хаус, недалеко от Стрэнд. Сам Камминг проводил большую часть времени в маленькой комнатенке, расположенной в восточной башне Либерейтер-билдинг. Один из агентов, майор Стивен Элли, описал, как это выглядело: «Чтобы попасть в офис Камминга, посетителю приходилось подниматься по лестнице и ждать, пока секретарь нажмет тайную кнопку и Камминг приведет в действие систему подъемников и педалей, сдвигающую в сторону часть кирпичной стены и открывающую ещё один лестничный пролет». Внутри офиса на одном столе, заваленном бумагами, стояло с полдюжины телефонных аппаратов, на втором столе лежали карты, рисунки и модели судов и подводных лодок. Элли вспоминал, что «эта атмосфера таинственности разрушалась тем, что секретарю Камминга приходилось пролезать через люк в полу»(3).
Первыми агентами, привлеченными Каммингом на службу, были англичане, проживающие в Германии. Его идея заключалась в следующем: если эти агенты заметят необычно большие скопления войск или судов, то эта информация послужит предупреждением о готовящемся нападении. Затем в мае 1910 года СИС направила двух военно-морских офицеров – капитана Брендона и лейтенанта Тренча – на рекогносцировку германского побережья. Этих двоих арестовали и приговорили к четырем годам тюремного заключения, из которых они отсидели тридцать месяцев. Тут и выяснилось преимущество иметь разведывательную службу, которая официально не существует. Когда Германия поставила вопрос о деятельности Брендона и Тренча перед первым лордом Адмиралтейства Реджинальдом Маккенной, тот попросту заявил, что ничего знать не знает и об этих людях слышит впервые. Вернувшись на родину, Брендон и Тренч рассчитывали если не на то, что их встретят как героев, то хотя бы на сочувствие, но обнаружили, что, по официальным данным, они пребывали в Германии в отпуске с целью развлечься и все произошедшее с ними случилось исключительно по их собственной вине. Таким образом, установилась традиция, согласно которой пойманный шпион отвечает за себя сам.
Основной проблемой Камминга – как, впрочем, и его преемников – было то, что люди, которых привлекала сия специфическая служба, зачастую не обладали достаточной моральной стойкостью, чтобы избежать открывающихся перед ними соблазнов: желания выдумать информацию, чтобы оправдать свое существование и использовать не по назначению те немалые суммы, которые они могли затребовать от Центра. Поскольку представлялось весьма сомнительным, что люди, снабжающие агентов сведениями за плату, согласятся подписать приходно-расходный ордер, у СИС не было иного выбора, кроме как верить в честность своих агентов. Вера эта частенько не оправдывалась. Например, некий агент в Венгрии симулировал самоубийство и благополучно отбыл в США со всеми деньгами СИС, на которые сумел наложить лапу. Другой агент застрелился, после того как его попросили объяснить, каким образом он распорядился теми 28 тыс. фунтов, которые были ему переданы. Как и многие сторонние наблюдатели, капитан армейской разведки Сигизмунд Пейн Бест был весьма невысокого мнения о созданной СИС. «С» всегда использовал негодяев, – писал он, – и его люди вечно норовили подложить мне свинью»(4). (Здесь необходимо отметить, что в свете дальнейших событий комментарий Беста выглядит как классическая попытка свалить все с больной головы на здоровую.)
Это недоверие к СИС было, без сомнения, одной из причин увеличения количества британских спецслужб в предвоенный период и в начале первой мировой войны. Лорд Фишер, первый лорд Адмиралтейства с 1904 по 1910 год, создал свою агентурную сеть, базирующуюся в Швейцарии, и, похоже, это было неплохо придумано: «Я имел возможность получать все шифровки, идущие из различных посольств, консульств и представительств… а также я знал ключи к их шифрам»(5).
До того как Хэлдэйн рекомендовал создать Бюро секретной службы, на Королевском флоте уже существовало разведывательное подразделение и его начальник, адмирал сэр Реджинальд Холл, известный среди коллег под кличкой «Моргун», давал рекомендации по организации СИС.
В армии также существовала своя разведка как часть Британского экспедиционного корпуса, и в Министерстве обороны была так называемая Специальная разведывательная группа под руководством генерала Дж. К. Кокерилла. Имелась также Специальная индийская разведывательная группа, которая располагалась неподалеку от Слоан-стрит и сосредоточила свою деятельность на пресечении попыток немцев завоевать Индию.
Однако большинство этих служб поставляло незначительные сведения, годные в лучшем случае для решения тактических задач. Это не было разведкой в широком смысле слова. Чтобы делать долгосрочные прогнозы, англичанам необходимо было знать, каково моральное состояние немецкого народа в целом; какой ущерб может нанести Германии экономическая блокада; как долго, по мнению немецких обывателей, продлится война; уверены ли немцы в победе; боготворят ли они по-прежнему кайзера; существуют ли какие-либо политические группировки, выступающие за скорейшее заключение мира; правда ли, что в стране производятся аресты за революционную деятельность; каких сырьевых ресурсов недостает; какое количество контрабандных товаров поступает в Германию из третьих стран; каковы отношения между Германией, Австрией и Турцией.
Для получения такого рода информации Камминг создал большой разведывательный центр в сохраняющей нейтралитет Голландии. В нем работало более трехсот человек, и он был поделен на четыре департамента: первый занимался германской армией, второй – флотом, третий – пропагандой и дезинформацией, четвертый – техническим обеспечением (фальшивые документы, коды и методы связи).
Служащие этого голландского центра СИС вербовали и засылали в Германию агентов, связывались с военными корреспондентами третьих стран, проезжающими через Голландию, и пытались завербовать их. Если вербовку не удавалось осуществить, из них выкачивали информацию; работали также с немецкими дезертирами, бежавшими через границу в Голландию.
Найти желающих заниматься шпионской деятельностью в пользу Великобритании оказалось относительно просто. Среди завербованных агентов был Леонхард Коойпер, военный корреспондент газеты «Нойе ротердамише курант», который четырежды был в Германии и передавал информацию непосредственно в Лондон. СИС внедрила своих людей в лагеря для интернированных, где голландские власти содержали немецких дезертиров, они должны были также собирать информацию военного значения. Были попытки, правда, не очень успешные, привлечь к разведывательной деятельности и добропорядочных немцев.
Французы с началом войны тоже очень расширили деятельность своих спецслужб, активно вербуя новых агентов. В попытках заполучить наиболее квалифицированные кадры, они платили своим людям суммы, признанные самыми крупными в Европе (до появления американцев)(6).
Русские перед войной так много кричали о своей разведывательной деятельности, что их практически перестали принимать всерьез. Было общепризнано, что часть службы российских офицеров проходила в заграничных путешествиях с целью шпионажа. Русские считали, что так принято во всех армиях мира, и ужасно злились, обнаружив, что в Европе, в отличие от России, это совсем не вошло в обычай. До войны русские офицеры, находясь в Германии, могли возмутиться, обнаружив за собой слежку, а некоторые даже обращались к полицейским с заявлением, что их преследуют неизвестные. Однако к началу войны у русских уже был настолько большой печальный опыт с агентами-двойниками (получающими плату от обеих сторон), что они перестали вести вообще какую-либо разведывательную деятельность.
Как же чувствовали себя немцы, имея противостоящие им спецслужбы Великобритании, Франции и чуть позже Америки? До войны они главным образом руководствовались информацией, полученной из официальных источников: от военных атташе, дипломатических и консульских работников, зарубежных корреспондентов немецкой прессы. Но после поимки в 1910 году агентов СИС на сцене появился немецкий «Ле Ке».
В начале 1912 года генерал Ф. фон Бернарди опубликовал книгу под названием «Германия и будущая война». Генерал изобразил в ней Германию почти так же, как Ле Ке Британию – честной и наивной страной, окруженной сильными и коварными врагами, в данном случае Великобританией, Францией и Россией. По мнению генерала, самым тревожным фактом, подтверждающим эту теорию, была «активная шпионская деятельность Великобритании на германском побережье». Желаемый эффект был достигнут. К лету 1914 года шпиономания немцев достигла таких высот, что, когда британский морской офицер одного из кораблей английской эскадры, посетившей с дружественным визитом Киль, зашел в ту часть дока, посещение которой не было предусмотрено в официальном графике визита, он был задержан и так называемый визит доброй воли закончился в духе полного взаимного неудовольствия.
Немецкие обыватели вскоре стали столь же одержимы шпиономанией, сколь и британские. Самые невероятные слухи принимались за чистую монету. Говорили, что у англичан есть стаи почтовых голубей, к хвостам которых прикрепляются миниатюрные камеры, включающиеся по таймеру. Шпионы на территории Германии отпускают этих голубей, и, пока один летит вдоль берегов Рейна, а второй – вдоль железнодорожных путей от Торпа до Амстердама, британская разведка может собрать в единую схему все передвижения немецких военных частей по данным аэрофотосъемки. Утверждали также, что по территории Германии разъезжают груженные золотом автомобили для обеспечения английских шпионов. В результате немецкие патрули останавливали и обыскивали все большие автомобили, а по тем, кто не останавливался, открывали огонь.
Горничная одной английской леди при пересечении границы была подвергнута личному досмотру. Когда производившая досмотр женщина-полицейский с восторгом сообщила, что на ягодицах у горничной была обнаружена «тайнопись», последнюю немедленно арестовали, «тайнопись» сфотографировали и отправили на проявление и расшифровку в военную разведку. Выяснилось, что «тайнопись» на ягодицах являлась не чем иным, как отпечатком статьи из газеты «Франкфуртер цайтунг», которой горничная из гигиенических соображений накрыла сиденье унитаза, зайдя в поезде в туалет незадолго до пересечения границы(7).
В германской армии весьма скептически отнеслись к идее ценности шпионской деятельности и очень активно сопротивлялись основанному на шпиономании требованию расширения секции III-б, крошечного подразделения в рамках Генерального штаба, курировавшего разведку и контрразведку, с бюджетом приблизительно в 15 тысяч фунтов стерлингов в год. Но по мере приближения войны немецкие военные постепенно убеждались в необходимости иметь более обширные сведения о потенциальном противнике, особенно о Франции и России. НД взяла на себя эту заботу и направила офицеров, главным образом лейтенантов и капитанов, в штабы воинских подразделений, дислоцированных в приграничных районах рейха. К 1914 году шестеро офицеров, обычно работавших за пределами их официальных резиденций, исполняли свои обязанности на Западе – в Мюнстере, Кобленце, Меце, Саарбрюккене, Карлсруэ и Страсбурге, пятеро контролировали сбор разведданных о России из Кенигсберга, Алленштейна, Данцига, Познани и Бреслау.
Единственный план, который разработала НД, это использование так называемых «Spannungreisende» (внимательных путешественников. – Ред.), что никак не соответствовало мнению англичан, считавших, будто их страна переполнена немецкими шпионами. Это были добровольцы – офицеры запаса, бизнесмены, устроители развлечений, – которые должны были при первых признаках политической напряженности отправляться по своим обычным делам за пределы страны – во Францию и Россию – для получения какой-либо информации. Для Великобритании ничего подобного запланировано не было по двум причинам: во-первых, из-за времени, необходимого для пересечения Ла-Манша, а во-вторых, в силу того, что Англия традиционно рассматривалась как прерогатива германского флота.
С началом войны новый начальник НД майор Вальтер Николаи получил в свое распоряжение неограниченные средства. Впрочем, Николаи заметил, что это ни в коей мере не оправдывает наплевательского отношения властей перед войной к разведывательной службе, потому что теперь ему все равно не хватает обученных людей и нет баз за границей.
Соединенные Штаты тоже являют собой классический образчик подобного рода политики. Там военная разведка развернулась после вступления США в войну в 1917 году. Под руководством Ральфа X. ван Демана, профессионального военного, армейская разведка разрослась от трёх человек и бюджета в 11 тыс. долларов в 1916 году до 250 военных и 1000 гражданских служащих и бюджета в 2, 5 млн. к концу войны – ранний показатель того, насколько трудно, чтобы не сказать невозможно, иметь маленькую разведывательную службу(8). Ван Деман ввел термины «позитивная разведка» (использование всевозможных средств для получения информации, необходимой американцам) и «негативная разведка» (действия, направленные на то, чтобы помешать противнику вести разведку).
В области первой американцы добились некоторых успехов. Они предсказали наступление армии Людендорфа в 1918 году и использование немцами «Большой Берты», знаменитой немецкой пушки, которая могла бить по Парижу с расстояния в девять миль. Но в этот период за координацию действий спецслужб союзников отвечали французы, и, когда донесения их собственной разведки не подтвердили сведений, полученных от американцев, информация последних была попросту проигнорирована(9).
К сожалению, в том, что касается «негативной разведки», американцы потерпели полное фиаско. Накануне войны в Соединенных Штатах также разразилась эпидемия шпиономании, ранее охватившая Великобританию. «Состояние нации приближалось к паническому», – отмечал военный историк Уильям Р. Корсон. Американская лига защиты (АЛЗ), основанная Альбертом Бриггсом, вице-президентом компании «Аутдор адвертайзинг инкорпорейтед», поставила перед собой цель сделать из каждого патриотически настроенного американца контрразведчика. АЛЗ была организована по квазивоенному принципу. Официальных статистических данных о её численном составе нет, однако, по оценкам, на пике её деятельности в АЛЗ входили от 80 до 200 тыс. человек. Развивая суперактивность в поисках немецких шпионов, члены АЛЗ часто нелегально носили оружие, изображая секретных агентов, обыскивали комнаты, прослушивали телефоны и производили незаконные аресты. Когда в июне 1917 года вступил в силу закон о шпионаже, по гражданским правам был нанесен двойной удар. Имеющиеся в нем положения о цензуре были настолько расплывчаты, что человек рисковал быть арестованным за критику правительства, если его услышит член АЛЗ(10). С точки зрения поимки настоящих шпионов вся эта возня была пустой тратой времени.
В период подготовки к войне немцы постоянно проявляли интерес к американской армии. Германский военный атташе докладывал обо всем, что он мог узнать, а перед всей немецкой прессой в Америке была поставлена задача сбора дополнительной информации. Когда же стало очевидно, что Америка может выступить в войне на стороне Антанты, Николаи решил: пора предпринимать определенные шаги для получения свежайшей информации о состоянии американской армии и возможности её использования в войне на европейском театре военных действий.
И сразу обнаружились большие проблемы. НД не имела никаких путей засылки агентов на территорию США. С запада дорогу перекрывали Великобритания, Франция и Италия, с востока – Россия и Япония. Британский флот господствовал на море, что делало невозможным переправку агентов даже на судах под нейтральным флагом. До вступления США в войну несколько прогермански настроенных американцев предлагали свои услуги НД, но их предложения так никогда и не вылились в активные действия. Немцы посчитали, что, поскольку отсутствует возможность тщательно проверить этих добровольцев, то нельзя не учитывать риска подставки со стороны спецслужб союзников с целью снабжения дезинформацией. После войны Николаи писал: «Из всех воюющих сторон американцам меньше всего грозили действия немецкой разведки на их территории».
Это на первый взгляд может не соответствовать докладам того времени и вышедшим позже книгам, описывающим многочисленные диверсии, совершенные немецкими шпионами в США(11). Если такие акты и имели место, то проводились они не агентами НД, а прогермански настроенными американцами, действовавшими, как правило, на свой страх и риск и по собственной инициативе. Николаи писал о них: «Их самоотверженность принесла Германии мало пользы, а действия были слишком рискованными в связи с отсутствием четкой цели и плана»(12).
Таким образом, несмотря на множество арестов и приговоров по законам о шпионаже и бунте, все они затронули диссидентов, а не активно действовавших шпионов(13). В этой связи, лишившись одного врага, АЛЗ просто-напросто переключилась на другой объект: её паранойя обратилась на профсоюзы. Интернационал и других противников её главного спонсора – американского бизнеса.
В Европе фронтовая разведка не представляла для немцев особых проблем. Они тоже получали сведения от пленных и дезертиров, а также вербовали агентов из прогермански настроенных гражданских лиц на оккупированных территориях, тех, у кого были возможности поддерживать связи с родственниками и друзьями за линией обороны противника. Немцы весьма активно занялись сбором разведданных при помощи летательных аппаратов. В некоторых случаях достаточно полезная, воздушная разведка в ряде случаев не обеспечивала получения однозначных данных. Она показывала траншеи противника, которые и так не являлись тайной, движущиеся колонны, поезда, города и деревни, дымящиеся трубы, но трактовать это можно было как угодно. В большинстве случаев добытые таким образом данные о намерениях противника доставлялись тогда, когда эти намерения уже воплотились в жизнь и поздно было предпринимать какие-либо контрмеры.
Как и их британские противники, немцы жаждали знать, что происходит далеко за линией фронта. Их интересовало мнение англичан о войне, состояние военной промышленности, наличие партии сторонников мира. Пытаясь получить эти сведения, НД засылала в Англию своих агентов.
Существует множество легенд о деятельности немецких шпионов на территории Великобритании во время первой мировой войны. Большинство из них исходит от двух людей: неутомимого Ле Ке, чья шпиономания разрослась просто до гигантских размеров, когда начало войны вроде бы подтвердило все его довоенные пророчества о германской угрозе, и доктора Армгаарда Карла Грейвза, самозваного агента НД, который превратил свою довоенную жажду шпионской деятельности в весьма прибыльный бизнес, написав свои «признания», ставшие бестселлером.
Когда началась война, Ле Ке, отвергнутый МИ-5, самолично занялся поимкой немецких шпионов. Изображая итальянца, он обходил «некоторые немецкие кварталы в Лондоне, принадлежащие иностранцам рестораны в районе Тоттенхем Корт Роуд»; он объездил Суррей вместе с одним флотским офицером, выясняя «причины сильного света, льющегося из окна загородного особняка»; он обнаружил в таких отдаленных местах, как Херни-Бей, Сидмаус и Ильфраком, огни, передающие сигналы азбукой Морзе; он докладывал об опубликованных на полосе персональных объявлений «Таймс» подозрительных объявлениях («М. дорогая. Встр. как дог. Письмо пол. Мне написать? До встречи, и пусть будет все по воле рока. – Вильпар»).
Вскоре Ле Ке начал подозревать, что германские агенты проникли в высшие эшелоны власти Великобритании, иначе чем можно было объяснить отсутствие реакции на его предупреждения? Все свои фантазии Ле Ке изложил в книге «Смертельная опасность грозит Британии. Говорят ли нам правду?», изданной в августе 1915 года. Книга мгновенно стала бестселлером, поскольку в ней подтверждались, по мнению обывателей, все опасения, высказанные в «признаниях» доктора Грейвза, опубликованных под названием «Секреты немецкого министерства обороны» годом раньше и разошедшихся тиражом в 50 тыс. экземпляров.
22 июля 1912 года Грейвз был приговорен судом Эдинбурга к восемнадцати месяцам тюремного заключения. Выпущенный на свободу в декабре того же года, он отправился в Соединенные Штаты, где хитроумный писатель Эдвард Лайел Фокс написал за него мемуары, вручив рукопись издателям за шесть недель до начала войны. В этой занимательной книге описывается, как Грейвз был завербован майором графом Фрайхером фон Райзенштейном во время англо-бурской войны. Грейвз тогда служил врачом, а Райзенштейн был немецким наблюдателем. Грейвз писал, что за время своей карьеры он был пять раз ранен, приговорен к расстрелу на Балканах, причем приговор был отменен в самый последний момент, находился с разведывательными миссиями в Сингапуре, Южной Африке, Турции, Голландии, Великобритании и Марокко. Грейвз утверждал, что он встречался с кайзером, изловил двух женщин-шпионок и был послан в Великобританию «наблюдать за выходом в море британских военных кораблей и немедленно информировать об этом разведывательный департамент германского адмиралтейства».
На самом деле Грейвз был авантюристом, самозванцем и мошенником. Возможно, он и пытался самостоятельно заниматься шпионажем в Шотландии, но делал это столь непрофессионально, что в Эдинбурге и Глазго его считали шутом, эксцентричным старым болтуном. Некий шотландец, с которым Грейвз познакомился в одной из гостиниц Глазго, представил его своим друзьям следующим образом: «Мой друг, немецкий шпион». В своей книге Грейвз писал, что он был выпущен на свободу досрочно, потому что англичане хотели перевербовать его, то есть использовать против Германии. Истина, вероятнее всего, заключалась в том, что Грейвз до суда отсидел шесть месяцев, это в совокупности с длительностью пребывания за решеткой после вынесения приговора давало возможность выпустить его под поручительство. Относительная мягкость приговора тоже позволяет сделать вывод, что, хотя власти и хотели создать из ею дела показательный пример, деятельность Грейвза никто не воспринимал всерьез. Однако его книга стала бестселлером. В ней мастерски был воспроизведен дух таинственности («Только три человека из ныне здравствующих знают, кем я являюсь на самом деле. Один из них – величайший правитель мира. Никто из этих троих… не раскроет тайны моей личности»), а полностью выдуманные, но очень убедительные детали при описании разведывательных операций, проведенных немцами, служили очередным подтверждением уже сложившегося в умах британцев представления о Великобритании как о стране, нашпигованной германскими шпионами.
Теперь давайте попробуем сопоставить мифы и реальность. В период с 1914 по 1918 год в Великобритании было арестовано тридцать немецких агентов. Двенадцать из них расстреляли, один покончил с собой, остальные получили различные сроки тюремного заключения(14). Наиболее известный из этих людей – Карл Ганс Лоди, лейтенант немецкого морского резерва. Лоди работал гидом на линии Гамбург – Америка, свободно владел английским, правда, говорил с американским акцентом. Он появился в Эдинбурге в сентябре 1914 года с американским туристическим паспортом на имя Чарльза А. Инглиза, выкраденным у последнего в Берлине. Лоди установил контакт со своими, послав телеграмму некоему Адольфу Бурхарду, жителю Стокгольма, но допустил непростительную ошибку, выразив в телеграмме слишком много радости по поводу последних успехов немецкой армии. Английским цензорам показалось странным, что представитель нейтральной страны идет на столь большие траты, дабы выразить подобные чувства в телеграмме представителю другой нейтральной страны, и они начали просматривать всю корреспонденцию, адресованную Бурхарду, а МИ-5 установила слежку за Лоди.
К октябрю накопилось уже достаточно много улик для его ареста, и 30 октября Лоди предстал перед военным трибуналом в Лондоне. Его письма и телеграммы были предъявлены в качестве доказательств вины (только одна из них дошла до адресата, та, в которой передавался слух, который СИС хотела распространить в Германии, о передислокации русских войск через Шотландию на Западный фронт), и в обвинении подчеркивалась «аккуратность, наблюдательность и четкость» изложенных в них сведений. Никаких оправдательных мотивов не было, кроме того, что Лоди работал из патриотических побуждений. Он был признан виновным и расстрелян в Тауэре 6 ноября.
Дело Лоди – наиболее известное, но не типичное. Большинство немецких шпионов в Великобритании не были по национальности немцами. В НД быстро сообразили, что засылка немцев, даже свободно владеющих английским, таких, как Лоди, имеет ряд существенных недостатков: необходимость создания «легенды»; ограничения, установленные в законе о защите королевства[2], проблемы со связью, и, наконец, после провала Лоди и его расстрела, что было широко освещено в прессе, ощущалась нехватка добровольцев. С другой стороны, не было недостатка в гражданах нейтральных стран, желающих работать на немцев, и, что ещё лучше, были отдельные британские подданные – возможно, с несколько экзотическими биографиями, – которых можно было заставить сотрудничать с НД. Вообще-то эти новые агенты НД являли собой жалкое сборище неудачников, вроде Курта де Рисбаха, танцовщика и бывшего солдата британской армии в Сингапуре; Евы де Бурнонвиль – шведки, владевшей шестью языками; Леопольда Вийеры – голландца, трудившегося до войны в качестве коммивояжера от кино и разъезжавшего между Великобританией и Нидерландами; Леона ван дер Готена – бельгийца, работавшего на бельгийскую спецслужбу; Адольфо Герреро – испанца, засланного в Англию под видом газетного корреспондента, и Франка Лаурица Грейта, американского моряка, пойманного в момент встречи с германским агентом в Роттердаме.
На основании секретных докладов о процессах над этими немецкими шпионами, поданных ими прошений о помиловании и отсрочке приговора, из комментариев МИ-5 на этих прошениях можно сделать несколько важных выводов о самих этих людях, эффективности их деятельности, их отношении к этой деятельности и о том, что о них действительно думала британская контрразведка(15).
Как правило, несмотря на то, насколько кто-нибудь из этих шпионов мог быть потенциально опасен, их ценность для Германии являлась практически нулевой. Даже Лоди, чья преданность делу, к которому он был исключительно плохо подготовлен, вызвала восхищение тех английских офицеров, что его допрашивали, никаких сведений немцам не передал, кроме слуха, оказавшегося к тому же ложным. Остальные немецкие агенты могут быть охарактеризованы как неудачники, преступники, авантюристы, бродяги или романтики, привлеченные на стезю шпионажа жаждой получения легких денег или тем, что эта деятельность, казалось, давала возможность воплотиться в жизнь их фантазиям. Отношение английских властей к этой жалкой кучке неудачников диктовалось, главным образом, необходимостью удержать от каких-либо действий потенциальных шпионов и сделать их вербовку практически невозможной для НД. «Полная и абсолютная уверенность потенциальных шпионов в неотвратимости тяжелого наказания за подобного рода деятельность с малой вероятностью отсрочки приговора является сильнейшим сдерживающим фактором для лиц, задумавших заняться шпионажем, – писали офицеры МИ-5. – К тому же совершенно очевидно, что огромные суммы денег, которые немцы вынуждены были платить агентам в Великобритании (в три раза больше, чем платили за такую работу на территории Франции), были следствием суровых приговоров, которыми неизбежно заканчивались судебные процессы по делам о шпионаже»(16).
Приговор, вынесенный шпиону, практически имел мало общего с тем, что он в действительности совершил. Наказание, избранное властями, отражало их веру в запугивание, а также моральные предпосылки, на которых основывалось отношение государства к шпионажу как таковому. Шпионы-немцы, пойманные во время войны, считались заслуживающими смертной казни, но достойными восхищения как патриоты. Шпионы-нейтралы или шпионы-предатели считались недостойными сочувствия, но, как правило, к ним не применялась высшая мера наказания. Агенты-немцы, получившие большие сроки, все были выпущены на свободу к 1920 году, а большинство нейтралов отсидели полный срок. МИ-5, похоже, отдавала себе отчет в этом несоответствии: «Самым лучшим из пойманных нами агентов был Карл Лоди, немец-патриот и благородный человек, а мы его расстреляли и иначе не могли поступить. Грейт же прибыл с американским паспортом, является американским подданным, считался другом и злоупотребил нашей дружбой в низменных, меркантильных целях. Я буду сожалеть о любом милосердии, проявленном по отношению к нему»(17). Грейт в одном из своих прошений о сокращении срока наказания обращал внимание на непоследовательность британских властей по отношению к шпионам: «Шпионаж в пользу Великобритании – достойное всяческих похвал деяние, но шпионаж в пользу Германии – преступление; английский шпион – благородный человек, а немецкий – уголовник»(18).
Таким образом, немецкая разведка мало что сумела разузнать в Великобритании за время войны. Оценка одного бывшего офицера МИ-5 была следующей: «Ни один из немецких шпионов в Великобритании не получил сведений больше, чем мог почерпнуть из наших газет, значительная часть которых шла в Голландию, а оттуда уже в Германию»(19). Впрочем, немцы могли утешать себя тем, что британские шпионы в Германии действовали не намного лучше. Действительно, большинство шпионов (235 человек), пойманных в Германии, были немцами, затем идут французы – 46 человек, а англичане занимают в этом списке одну из последних строчек – три человека, чуть больше, чем перуанцы – один человек. Немцы признавали, что пойманные агенты – это лишь часть тех шпионов, которые работали на территории Германии, но трудно поверить, будто СИС под руководством Камминга вообще сподобилась получить какую-либо мало-мальски стоящую информацию от своих агентов в Германии.
Бригадный генерал В. X. X. Уотерс, британский военный атташе с большим опытом работы, писал после войны: «Моей точкой зрения всегда было – и опыт лишь подтверждает это, – что результаты деятельности секретных служб, как правило, весьма незначительны»(20).
Значит ли это, что за всю историю первой мировой войны разведывательные службы не добились никакого успеха? НД кое-что получила от своих «внимательных путешественников» в самом начале войны, в частности из докладов одного американца, Уилберта Е. Страттона, работавшего в Лондоне в компании «Пирене». Страттон предложил свои услуги НД после поездок в Россию, а поскольку он оказался в Германии в июле 1914 года, НД направила его в Петроград для выяснения обстановки. Страттон послал несколько шифрованных телеграмм с железнодорожных станций по пути в Петроград, докладывая о том, что он считал признаками начавшейся мобилизации. Несмотря на то что некоторые телеграммы пришли в Берлин недостаточно быстро, чтобы иметь какую-либо ценность, остальные дошли в срок и способствовали выяснению на ранней стадии русских военных приготовлений. НД, весьма довольная деятельностью Страттона, отправила его с заданием в Стокгольм, затем снова в Россию. Когда он был отозван обратно в Лондон в начале 1915 года, НД, естественно, попыталась уговорить его работать и там, но Страттон решительно отказался[3].(21).
Французская разведка заполучила детально разработанный план Шлиффена – германскую схему ведения военных действии против Франции, основанную на прорыве через Бельгию, – от офицера немецкого Генерального штаба, отправившего письмо из Льежа с подписью «Мститель» и предложившего «документы огромной важности». Немец с головой, забинтованной так, как будто он только что перенес хирургическую операцию, встретился с французским агентом капитаном Лемблингом трижды – в Париже, Брюсселе и Ницце. Он сказал Лемблингу: «Я полностью отдаю себе отчет в своем поступке, но они поступили со мной ещё более бесчестно, и я мщу за себя». После чего передал весь план Шлиффена, включая подробную карту-схему зон концентрации войск.
Французская спецслужба получила ещё ряд сведений, подтверждающих точность полученной от «Мстителя» информации, включая подробности активного ремонта железнодорожных путей в землях Западного Рейна и документы Верховного командования о принципах, которыми должна руководствоваться немецкая армия, если начнется война с Францией. Но в любом случае план Шлиффена стал практически открытым после публикации в 1909 году в «Дойчер ревю» анонимной статьи, явно написанной самим Шлиффеном, где опротестовывались изменения, внесенные Верховным командованием в его план. Чтобы подчеркнуть весомость своих аргументов, автор вынужден был дать сведения и о самом плане[4].
Однако французский Генеральный штаб до последнего момента отказывался верить в подлинность плана Шлиффена, предпочитая думать, будто «Мститель» был «подсадной уткой», призванной отвлечь внимание от подлинного места нападения. Непростительная ошибка: маршрут, по которому двигались немцы в 1914 году, явился в точности тем, который был указан «Мстителем». Когда после войны маршал Петен попытался провести расследование, то обнаружил, что все документы, переданные «Мстителем», были сожжены в августе 1914 года(23).
Немецкая НД получила план атаки союзников в битве на реке Сомме от француза-военнопленного, а сведения об одном из первых танков – от пленного англичанина. Француз сообщил так много подробностей и говорил с такой убежденностью, что в НД решили, будто офицер столь невысокого ранга не может иметь доступа к такого рода информации, и отнеслись к нему, как к шарлатану. Англичанин сумел выскочить в целости и сохранности из взорвавшегося танка и, находясь в шоковом состоянии, рассказал в подробностях офицеру НД о своей работе на танковом заводе, описал дизайн и сборку танков, а также объем выпуска этих новых военных машин. Полученные от него сведения были настолько полными, что любой инженер, основываясь на них, смог бы собрать модель танка, однако в НД сомневались в их достоверности до тех пор, пока они не подтвердились, однако было уже поздно(24).
Русские получили подробные сведения о немецких военных крепостях, а также карты со всеми дорогами и железнодорожными путями в Восточной Германии, но пользы из этого извлекли мало. После войны Николаи заявил, что для хорошей разведки ничего не стоит обнаружить дислокацию войск противника, их состав, маршрут и способы передвижения. Гораздо труднее выяснить намерения врага, и вот в этой-то области ни одна из спецслужб не добилась успеха.
Если кто и достоин похвалы за свою деятельность в этот период, так это чиновники разведки связи – подразделения секретной службы, весьма недооцененного перед войной, частично потому, что английская и американская этика не допускала мысли, будто джентльмен может вскрывать чужие письма или перехватывать и расшифровывать чужие телеграммы. Две из воюющих держав – Франция и Австро-Венгрия – создали перед войной дешифровальные службы, а остальные не сочли нужным иметь такие подразделения, некоторые даже не потрудились зашифровать свою военную информацию. Последствия такой наивности наглядно проявились в битве под Танненбергом в последнюю неделю августа 1914 года, когда немцы перехватили радиопередачу русских, переданную открытым текстом, и использовали полученные сведения, чтобы нанести сокрушительное поражение царской армии. Это одно из величайших достижений разведки связи в истории.
Англичане, которые начали перлюстрировать почту почти сразу же после начала войны[5], быстро перешли к радиоперехвату и дешифровке. Когда Королевский флот проявил интерес к этой работе, «Моргун» Холл сообразил, что коммуникационная разведка является неисследованной зоной. Он быстро набрал людей, главным образом любителей: преподавателей колледжей, священников, учителей, публицистов, отсутствие флотского опыта у которых сильно способствовало уменьшению их значимости в глазах их более консервативных коллег. (Желающие могут присоединиться к точке зрения традиционалистов: Дилли, Нокс, преподаватель классических языков, занимался шифровальными работами, лежа в ванне, историк Фрэнк Берч изображал из себя актера и позже регулярно появлялся в пантомимах на лондонских подмостках.)
Не прошло и двух месяцев с начала войны, как дешифровальщики, работавшие в здании Адмиралтейства, добились первых результатов, получив от русских ключ к германскому морскому коду.
Это была знаменитая магдебургская шифровальная книга, которую русские обнаружили на трупе флотского унтер-офицера, убитого, когда два русских крейсера подожгли немецкий легкий крейсер «Магдебург» 26 августа 1914 года.
Имея магдебургскую книгу и ещё две шифровальные книги (одна из которых была захвачена в начале войны на немецком торговом судне в Австралии, а вторая найдена среди брошенных вещей немецкого дипломата Вильгельма Васмусса, удравшего от англичан в Персии в 1915 году), британские дешифровальщики вскоре смогли читать практически все послания, передаваемые германскими властями своему военному и торговому флотам, консульствам, посольствам, подводным лодкам и «цеппелинам»[6]. За войну англичане расшифровали более 20 тыс. немецких передач, причем некоторые из них были очень важными.
К сожалению, Уинстон Черчилль, в ту пору бывший первым лордом Адмиралтейства, решил, будто эта операция настолько важна для Британии, что должна быть окружена плотной завесой тайны. Эта засекреченность была чересчур сильной и мешала деятельности дешифровальщиков: некоторые подразделения флота никогда даже не слышали о существовании такой службы, а тем, кто знал и хотел воспользоваться её услугами, отказывали из соображений безопасности. Например, когда настал момент использовать полученные сведения для победы в морском сражении, бюрократические препоны угробили эту возможность навсегда. Это произошло в Ютландии в мае 1916 года. Перехваченные радиограммы германского флота могли обеспечить Королевскому флоту под командованием адмирала Джелико блистательную победу. Но меры безопасности, принятые при передаче шифрограмм от дешифровальщиков к Джелико, привели к серии недопониманий, в результате не только благополучно ускользнули немцы, но и сильно пошатнулась вера Джелико в способности разведки(25).
Кроме весьма ограниченного успеха в области связи, вся разведывательная братия, похоже, не очень хорошо проявила себя в годы первой мировой войны, но хуже всего обстояло дело с агентами-одиночками. Иначе чем можно объяснить столь длительное существование легенд о шпионах, таких, как легенда о Мата Хари, прекрасной «яванской храмовой танцовщице», ставшей немецким резидентом во Франции. Мата Хари являлась любовницей члена французского кабинета министров и была расстреляна французами. Или история полковника Альфреда Редля, начальника контрразведки Австро-Венгрии и одновременно агента Российской империи. Ответ заключается в том, что это и есть всего-навсего легенды, романтический вздор, освещающий интеллектуальный сумрак шпионского мира, сказки, на которых воспитываются новобранцы.
С течением лет Мата Хари стала образцом шпионки – прекрасная дама, которая ради денег и острых ощущений вытягивала из своих любовников государственные секреты. «Самая изумительная, самая красивая, самая удивительная и самая беспринципная женщина-шпионка» – такова классическая характеристика Мата Хари. Ее история, кажется, содержит все необходимые элементы, традиционно связанные с разведывательной деятельностью: разочарование, восторженность, легкая жизнь, власть, деньги и, наконец, удивительное мужество. Даже в тех её жизнеописаниях, где признается, что, будучи несомненно «талантливой танцовщицей, она была дамой полусвета, куртизанкой, пожирающей сердца и опустошающей карманы», все же подчеркивается, что, вроде бы отдавая все своим клиентам, она скрывала самое важное – свою тайную жизнь, жизнь немецкой шпионки; не они пользовались ею, а она использовала их. Когда пришло время расплаты, утверждает легенда, она шла к месту казни спокойно и с достоинством. Согласно одной из версий, она танцевала в камере для своих тюремщиков; согласно другой – помахала перчаткой солдатам, приводившим в исполнение приговор; в третьей описывается, как она обнажила грудь, будучи уверенной, что французские солдаты не умеют как следует целиться; согласно четвертой, ей было обещано, что солдаты будут стрелять холостыми патронами, а её затем тайно вывезут из Франции. В действительности все было значительно проще.
Настоящее имя Мата Хари – Маргарета Гертруда Зелле. Она родилась в 1876 году в Леевардене (Голландия). После неудачного брака с офицером голландской колониальной армии, в течение которого шесть лет провела на Яве, Маргарета приехала в Париж в 1905 году под именем Мата Хари («Утренний Глаз»), исполнительницы эротических индийских танцев. Некоторые танцы она исполняла обнаженной[7]. Успех её был ошеломляющим, и до войны Мата Хари много выступала в Париже, Берлине, Лондоне и Риме. Проститутка экстракласса не была сногсшибательной красавицей и уже приближалась к 40-летнему рубежу, тем не менее привлекала к себе внимание многих высокопоставленных личностей в этих европейских столицах, и они платили огромные деньги за её прелести. Начало войны застало Мата Хари в Берлине. Являясь гражданкой нейтральной страны, она свободно передвигалась между Германией, Францией, Италией, Великобританией и Испанией. Немецкая, французская и британская разведки подозревали её в шпионаже, но никто не мог получить никаких доказательств, кроме того, что она спала с немецкими офицерами и членами французского кабинета министров. Как-то, доведенная до белого каления продолжительным допросом, учиненным ей сэром Бэзилом Томсоном, главой Скотленд-Ярда, она заявила, что прибыла в Англию как шпионка – французская! Мата Хари была арестована в Париже в 1917 году и предстала перед военным трибуналом 24 – 25 июля. Основной уликой был список денежных переводов, которые сделали немцы, частью офицеры НД, в 1916 и 1917 годах. Французы выявили эти переводы, перехватив телеграммы, посланные немецким военным атташе из Испании в Берлин. Как она могла объяснить сей факт?
Мата Хари заявила, что эти деньги от военного атташе были подарком – она была его любовницей, – и, если он требовал их возмещения из фондов финансирования германских спецслужб, значит, не являлся джентльменом, каковым она его считала. Мата Хари подтвердила получение двух денежных переводов на её имя в Париже в ноябре 1916 и январе 1917 года. Если французские власти проследили происхождение этих денег до Германии, она не будет спорить, хотя она лично думает, что эти деньги прислал барон ван дер Капеллен, её голландский любовник, ничего общего с НД не имеющий. Правда также, сказала Мата Хари, что она получила 20 тыс. франков в мае 1916 года от немецкого консула в Амстердаме. Мата Хари с готовностью подтвердила, что консул сказал ей, будто это аванс за обеспечение немцев информацией о её следующей поездке в Париж. Но она не собиралась давать им какую-либо информацию и считала эти деньги компенсацией за меха, отобранные у нее немцами в Берлине в 1914 году.
Весьма значительным фактом является то, что трибунал, взвешивая степень вины Мата Хари, вообще не рассматривал эти денежные переводы как улики. Вместо этого суду было предложено рассмотреть предположения, связанные с намерениями арестованной, и её взаимоотношения с немцами. Приехала ли она в Париж с целью получения документов или информации, представляющей интерес для Германии? Поддерживала ли она шпионские контакты с военным атташе в Мадриде и немецким консулом в Голландии?(26) Это было лучшее, что могло придумать обвинение, поскольку отсутствовал даже намек на какие-либо улики, свидетельствующие о том, что Мата Хари вообще когда бы то ни было снабжала немцев информацией (факт, признанный наконец французами в 1932 году, когда глава Военного совета полковник Лакруа прочитал её досье и объявил, что оно не содержит никаких «реальных, осязаемых, абсолютных, неопровержимых улик»).
Более того. Мата Хари была гражданкой нейтрального государства. Она заявила трибуналу в своем впечатляющем последнем слове: «Пожалуйста, примите во внимание, что я не француженка и имею право поддерживать любые взаимоотношения с кем хочу и как хочу. Война – недостаточное основание, чтобы я перестала быть космополиткой. Я придерживаюсь нейтральных взглядов, но мои симпатии на стороне Франции. Если вас это не удовлетворяет, делайте что хотите». Трибунал признал её виновной и приговорил к расстрелу. Она была расстреляна в Венсенской крепости 15 октября 1917 года, с руками, стянутыми за спиной, и незавязанными глазами. Армейский хирург нанес ей coup de grace (удар милосердия), выстрелив из револьвера в ухо.
После войны были публикации о судьбе Мата Хари. В 1933 году французский историк Поль Аллар писал: «Я прочел все, что было написано об этой знаменитой танцовщице-шпионке, и знаю не больше, чем знал до того. Я так и не понял, что такого она сделала. Спросите любою простого француза, что же натворила Мата Хари, и вы обнаружите – он понятия об этом не имеет»(27) Почему же немцы раз и навсегда не поставили точку в этом деле? В 1929 году генерал-майор Гемп, работавший в НД в годы войны, написал несколько статей о деле Мата Хари. В «Кельнер цайтунг» от 31 января 1929 года Гемп заявил: «Мата Хари не сделала ничего для немецкой разведки. Ее дело было сильно раздуто». Но в 1941 году другой офицер НД, майор фон Репель, оспорил мнение Гемпа. «Мата Хари, – писал он, – была завербована бароном фон Мирбахом, рыцарем ордена Св. Иоанна, прошла обучение во Франкфурте и несомненно шпионила в пользу Германии»(28). Похоже на то, что германские спецслужбы, так же как и остальные, имеют весьма смутное представление о подлинном статусе Мата Хари.
Исходя из выступления Мата Хари перед трибуналом, она была виновна в худшем случае в связях с врагами Франции. В Великобритании её бы обвинили в «совершении действий, подготавливавших сбор информации, которая могла бы быть использована противником» – обвинение-ловушка, используемое, когда больше нечего вменить подсудимому, – и Мата Хари получила бы десять лет тюремного заключения. Но Франция в этот период была охвачена пораженческими настроениями, на фронте происходили многочисленные бунты, подавлению которых сопутствовали жестокие экзекуции. Дело Мата Хари послужило гражданам Франции напоминанием об опасности подрывной деятельности внутри страны, а её расстрел явился предостережением тем шпионам, которые хотели бы подорвать боевую мощь французов. В деле ясно прослеживались и чисто политические мотивы. В дневниках Мата Хари упоминалось о связи с французским министром, которого она называла «М». Тогда посчитали, что «М» был министром внутренних дел М. Мальви, и по окончании дела он вынужден был освободить министерское кресло. В 1926 году генерал Мессими, бывший в 1914 году министром обороны, признался, что этим «М» был, по всей вероятности, он сам, однако Мессими утверждал, что он не поддавался на попытки Мата Хари соблазнить его(29).
Вывод из всего этого должен быть следующий: Мата Хари была расстреляна не из-за того, что была опасной шпионкой, а потому, что с политической и военной точки зрения было целесообразно её расстрелять.
Существует множество версий истории полковника Редля. Ни одна из шпионских антологий не обходится без того, чтобы не подчеркнуть двойную игру Редля. «Он поймал нескольких наиболее ловких разведчиков, действовавших в Европе», – гласит одна версия. «Он разнюхал множество величайших секретов нескольких европейских держав, – утверждает другая. – Он не знал неудач. Однако, несмотря на то что половину времени Редль ревностно выполнял свои служебные обязанности, он был русским шпионом». Общепризнанная версия считает началом его истории 1905 год, когда Редль пошел на повышение и возглавил секцию планирования австро-венгерского Генерального штаба. Его преемник, чтобы поддержать реноме Редля как ловца шпионов, создал секретную службу почтового перехвата, так называемое «черное бюро». 2 марта 1913 года здесь были вскрыты два письма, адресованные: «Опера Болл 13, до востребования. Главный почтамт. Вена». В письмах обнаружили деньги – 6 и 8 тыс. австрийских крон (приблизительно 240 и 320 фунтов стерлингов соответственно). Больше ничего в конвертах не было. Этот факт, а также то, что письма прибыли с германо-русской границы, насторожили австрийскую контрразведку, и было принято решение проследить за получателем.
Дальше легенда гласит, что агенты блистательно провалили задание, приехав на почту слишком поздно, и не смогли задержать получателя, но все-таки успели увидеть, как тот садился в такси. Пока они стояли и раздумывали, что предпринять дальше, само провидение пришло им на помощь – то же такси проехало мимо них в обратном направлении. Остановив машину, контрразведчики выяснили, что клиент вышел у ресторана «Кайзерхоф» и пересел в другую машину до гостиницы «Кломзер». Обыскав такси, агенты нашли на сиденье футляр от перочинного ножа. Отдав футляр портье гостиницы, они выяснили, что тот был востребован не кем иным, как полковником Редлем. Когда Редль покинул гостиницу, агенты двинулись следом за ним, но, поскольку действовали они крайне непрофессионально, Редль быстро обнаружил слежку. Дальше одна из версий гласит, что Редль не смог избавиться от слежки, поэтому достал из кармана какие-то бумаги и, даже не глянув, какие именно, что, впрочем, теперь не имело никакого значения, разорвал их и выбросил. Шпики должны были, по его расчетам, остановиться и подобрать эти клочки. Один так и сделал, но остальные проследовали за Редлем обратно до гостиницы.
В штаб-квартире контрразведки обрывки собрали, и выяснилось, что это были квитанции об отправке заказных писем в Брюссель, Варшаву и Лозанну. Адрес в Брюсселе оказался адресом совместной конторы русской и французской разведок, а адрес в Варшаве – местного отделения русской разведки. Это и были улики, необходимые австрийской контрразведке. Ее начальник немедленно проинформировал главнокомандующего, генерала Конрада фон Хетцендорфа, который, согласно данной версии, сказал: «Негодяй должен быть пойман… Затем он должен умереть. Немедленно… Никто не должен знать причины его смерти. Ясно?
– Абсолютно.
– Редль! И к тому же из восьмого корпуса. Та самая точка, где измена может нанести смертельный удар. Бог мой! Если стало известно о «Плане три»…»(30)
Четверо офицеров пришли в гостиницу и застали Редля пишущим прощальные письма. Он заявил, что ему известна причина их появления, и попросил дать ему возможность «расстаться с жизнью». Они вручили ему браунинг, и в пять часов утра один из агентов, заглянув в номер, обнаружил Редля с пулей во лбу. На клочке бумаги была записка: «Легкомыслие и страсть погубили меня. За свои грехи я расплачиваюсь жизнью. Альфред». Когда австрийская разведка стала разбираться в делах Редля, обнаружилось, что он любил пожить роскошно, а также являлся гомосексуалистом. Ему принадлежал дом в Праге и дом в Вене, большое имение, четыре дорогих автомобиля, а в подвале одного из домов хранилось 160 дюжин бутылок первоклассного шампанского. Документально было подтверждено, что он получал от русских порядка 2400 фунтов стерлингов в год – сумму, десятикратно превышающую его жалованье. Основной задачей Редля было информировать русских об австро-венгерских шпионах, действовавших в России. История утверждает, что он продал «План три» – полный план военных действий против Сербии в случае войны.
Этот факт вроде бы полностью подтвердился с началом военных действий. Сербы отбили три наступления австро-венгерской армии, нанеся противнику большие потери. Четвертое наступление было успешным только благодаря большому численному превосходству австрийцев и недостаточному обеспечению сербских войск. Потери австрийцев составили порядка полумиллиона человек. В заключении по делу Редля сказано, что он «был прямой или косвенной причиной 20 – 30% этих потерь».
Дело Редля является важной частью истории разведки, поскольку полковник Редль – первый в истории двойной агент, занимавший высокий пост, и этот факт мало кто берется оспаривать. Однако многое в этой истории кажется весьма маловероятным. Альфред Редль – реально существовавший человек и, несомненно, русский шпион. Но принятая версия его предательства, ареста и смерти, а также глубина его измены, значение его как шпиона выглядят весьма сомнительно. Создается впечатление, что эта версия была создана для того, чтобы поднять авторитет австрийской контрразведки и дать достойное объяснение унизительному поражению Австро-Венгрии в начале войны.
Давайте приглядимся повнимательней. Редль получает письма до востребования и расписывается в их получении (причем ни в одном отчете не указано, какой фамилией он подписывался). На данном этапе никаких улик против него нет: он мот получить их для какого-нибудь приятеля. Затем Редль исчезает на такси, но – фантастическое везение! – то же такси проезжает мимо контрразведчиков несколькими минутами позже. Им везет вдвойне, так как Редль забывает в машине чехол от перочинного ножа. Во всех отчетах особенно подчеркивается, что именно эта деталь позволила окончательно идентифицировать Редля. Агенты получают возможность проследить за ним от самой гостиницы. Но Редль что-то подозревает и, чтобы отвлечь шпиков, вынимает из кармана какие-то бумажки. «Он не посмотрел на них. Он порвал их в клочки и выбросил». От нас требуется не только поверить в то, что человек с опытом Редля способен выбросить бумаги, даже не глянув на них, но и в то, что эти бумаги оказались тем самым недостающим звеном, которое доказывало виновность Редля: квитанции об отправке писем его хозяевам! Какой уважающий себя разведчик будет хранить при себе столь опасные бумаги? И будет хранить вообще?
Известно, что Редль страдал от приступов депрессии и обращался к врачам с жалобами на плохое состояние его психики. По всей вероятности, он покончил с собой в момент одного из таких приступов. (Предсмертная записка имеет неоднозначную трактовку.) Последующая проверка деятельности Редля выявила его измену – отправной точкой, скорее всего, послужило его необъяснимое богатство, – после чего австрийская разведка быстренько состряпала наиболее выгодную для нее версию предательства и самоубийства Редля и аккуратненько подсунула эту стряпню берлинским и пражским газетам. А по поводу важности переданной Редлем информации шеф австрийской военной разведки генерал Август Урбански фон Остримиц заявил, что поражение австро-венгерской армии в начале войны было вызвано чисто военной слабостью, а не предательством.
Фактически получается, что Редль был скорее помехой, чем подспорьем для его русских хозяев. По мнению профессора А. Свечина из Академии Генерального штаба в Москве, сведения, полученные от Редля, к началу войны были устаревшими. Свечин пишет: «Работа разведывательной службы принесла России больше вреда, чем пользы»(31).
К концу первой мировой войны все элементы несостоятельности спецслужб в ещё зачаточной стадии их бюрократизации легко определяемы. В Великобритании Бюро секретной службы привлекло на работу людей малопочтенных, это касается и руководства, которое, мягко говоря, было слабым и эксцентричным. Деятельность этих людей была скрыта такой завесой тайны, которая чуть не угробила в зародыше единственную форму разведки, доказавшую свою состоятельность, – перехват и дешифровку. Эта секретность и разрекламированные доклады о деятельности таких шпионов, как трогательная Мата Хари, создали у публики ложное впечатление о том, что шпион – это тот романтический герой, чье влияние на ход войны было огромно. Внутри же самих спецслужб были люди, которые ясно понимали бесполезность шпионов-любителей.
