Большую часть крупных достижений советского шпионажа за годы Второй мировой войны можно отнести на счет шпионов ГРУ, самыми известными из которых были Зорге, Росслер и Клаус Фукс. Однако к концу военных действий Советы координировали работу всех своих шпионских организаций через Объединенный разведывательный комитет – так называемый Комитет информации (КИ), в котором председательствовал Молотов. Под эгидой этого объединения, просуществовавшего в течение нескольких лет до того момента, когда исторически сложившаяся взаимная вражда Красной армии и тайной полиции вынудила от него отказаться, какое-то время происходил обмен информацией между сетями ГРУ и ГБ.
Бегство Гузенко нанесло серьезный удар по престижу секретной службы Красной армии, и руководство ГБ – Второго бюро – обеспечило себе доминирующее положение в отношениях с ГРУ, и постепенно агентурные сети ГРУ были поглощены сетями ГБ.
Частично из-за этих событий, частично из-за растущего числа сообщений о разоблачении советских агентов, таких, например, как Алджер Хисс – высокопоставленный чиновник из Вашингтона, между 1946 и 1948 годами произошла коренная реорганизация структуры советского шпионажа в Соединенных Штатах, в ходе которой многие из старых сетей были оставлены «под паром».
В качестве резидента «нелегального» аппарата, действовавшего на Восточном побережье США и в Канаде, было решено отправить в Соединенные Штаты одного из ветеранов заграничной службы полковника Рудольфа Ивановича Абеля. Хотя некоторые специалисты и утверждали, что Абель был офицером ГРУ и, безусловно, имел контакты с агентурными сетями ГРУ, высокопоставленный перебежчик из ГБ подполковник Петр Дерябин, шеф контрразведки, работавший в Вене и в 1954 году перешедший к американцам, категорически утверждал, что Абель был – и есть – офицером ГБ.
В 1948 году полковник Абель с документами на имя литовского беженца Андрея Кайотиса, которыми он еще раньше пользовался в нацистской Германии, и имея на руках паспорт беженца, изготовленный в департаменте поддельных документов в ГБ в Москве, высадился в Канаде под видом эмигранта, бежавшего из оккупированной Германии. Он был сотрудником секретной службы с более чем тридцатилетним стажем, причем большую часть из этих тридцати лет он провел вне пределов Советского Союза.
Существуют некоторые сомнения относительно подробностей ранней жизни Абеля. Он родился в начале века в России. В одном из отчетов разведки утверждается, что он был сыном богатого еврейского интеллектуала с юга России. Другие говорили, что его отец был печатником в белорусском городе Минске. Но каковы бы ни были факты относительно его семейного прошлого, достоверно известно, что отец Абеля был вынужден бежать из России в 1906 году из-за своих левых взглядов. Сначала семья нашла убежище в Швейцарии, где отец Абеля подружился с советским беженцем левого толка Владимиром Ильичем Ульяновым, вошедшим в историю как Ленин.
Семья переехала из Швейцарии в Германию и осела в Лейпциге. В годы Первой мировой войны Рудольф Абель был самым блестящим учеником в немецкой гимназии для мальчиков и бегло говорил по-немецки, по-русски и на идише. После революции 1917 года Ленин пригласил отца Абеля в Россию, и семья Абелей переехала в Москву, не порывая, однако, полностью своих связей с Германией. Молодой Абель был фанатичным коммунистом и в 1923 году стал членом Коммунистической партии Советского Союза.
Влиятельные фигуры Советской России, с которыми общался его отец, выделяли молодого Абеля как одного из будущих советских интеллектуалов. Троцкий к тому времени уже основал военную шпионскую службу, которая позже превратилась в ГРУ, и Абель со своей способностью к языкам, понятно, был первым кандидатом в разведчики. Его отправили в Берлин для обучения в знаменитой Технической школе, которую он три года спустя закончил со степенью.
После прохождения курса обучения шпионажу в Москве, его отправили обратно в Германию в качестве помощника торгового атташе в советском посольстве, где он работал под псевдонимом Аволкин. Главным полем деятельности для него были тайные операции. В течение некоторого времени он работал в качестве инженера на знаменитом оптическом заводе Цейсса в Йене. Он поддерживал связи с Лейпцигом и в 1923 году женился на немецкой девушке по имени Хельга Пользнер, дочери члена германской коммунистической партии. Через год у них родилась дочь Юлия.
Вскоре, как специалиста-оптика, Абеля вызывают в Россию, чтобы он помог в организации советской оптической промышленности. Однако его способность вести разведывательную работу в Германии столь явно бросалась в глаза, что его отобрали в группу для прохождения специального обучения в школе шпионажа в Москве. Он выучил английский, очевидно с помощью какого-нибудь ирландца, и в последующие годы его почти безупречно поставленный дублинский акцент доставлял особое удовольствие американским сотрудникам ФБР ирландского происхождения.
Абеля стали признавать как выдающегося специалиста по Германии, и именно Третий рейх и стал местом его назначения после прохождения учебы в московской школе шпионажа. В течение некоторого времени он взаимодействовал с коммунистическими группами в Берлине, Лейпциге и Дрездене. Высокий, видный, с худощавым лицом и блестящими черными глазами, Абель совсем не был похож на еврея. Однако форма его носа вызывала подозрения у нацистских фанатиков-антисемитов, так что было решено отозвать его из гитлеровского рейха.
Под видом польского еврея он отправляется в Палестину, чтобы информировать об английских сложностях в отношениях с муфтием Иерусалима, с одной стороны, и сионистами, с другой. Но в конце концов его акцент возбудил подозрения у польско-еврейской общины, и Абелем заинтересовалась британская палестинская полиция. Был ли он депортирован или же просто бежал еще до того, как англичане предприняли какие-то действия, неизвестно, однако нет сомнений, что он вернулся в Москву. И следующим местом его назначения стала Швейцария. По словам бывших восточногерманских агентов советского ГБ, в конце 1942 года Абеля послали на встречу с Александром Радо – официальным резидентом сети Росслера – Фута. Радо был ветераном ГРУ, а Абель – майором ГБ, и приказ о ревизии силами ГБ сетей ГРУ мог прийти только от самого Политбюро.
Как долго Абель пробыл в Швейцарии – неизвестно. Возможно, что он встречался с людьми, которых знал еще с тех времен, когда семья Абеля жила в Швейцарии. С помощью многих хитростей и уловок ему удалось пересечь оккупированную Европу и добраться до Среднего Востока. В конце 1944 года он уже был в Тегеране, помогая наладить подпольную деятельность, на фоне которой и развивались многие советские интриги в северной Персии.
Когда в 1945 году Красная армия вошла в Берлин, Абель, к тому времени уже подполковник государственной безопасности, получил назначение на работу в страну, которую знал лучше всего. Из штаб-квартиры ГБ в Восточном Берлине он в течение последующих восемнадцати месяцев выполнил ряд секретных заданий в английских и американских оккупационных зонах, во Франции, а также, правда, лишь однажды, в Лондоне, куда он отправился под чужой фамилией. Его общение с англичанами и американцами позволило ему улучшить свой английский – он стал говорить практически безупречно. А вскоре Абеля вызвали в Москву, где он начал готовиться к самому трудному заданию за всю свою карьеру.
Жена Абеля, Хельга, несмотря на долгий период жизни в России, душой оставалась в Германии. После войны она вместе с мужем отправилась в свою родную страну и устроилась на жительство в Альтенбурге, неподалеку от своего родного города Лейпцига.
Когда в конце 1947 года Абель отправился на нелегальную работу за границей, его жене позволили остаться в Саксонии, где в течение нескольких лет она преподавала русский язык в школе имени Карла Либкнехта. Семья Абеля не бедствовала: кроме значительных выплат, причитающихся семье полковника ГБ, она получала и германскую зарплату. В течение последующих пятнадцати лет Хельга свободно ездила из России в Германию и обратно. Их единственная дочь ходила в одну из школ для детей советских офицеров в России и в конце концов вышла замуж за русского инженера.
Спустя некоторое время, в 1948 году, Абель под псевдонимом Андрей Кайотис, высадился в Монреале. Он не спешил. Несколько попривыкнув к североамериканскому образу жизни, отправился на юг, в Нью-Йорк, где вскоре наладил связь с людьми из сети Розенбергов. К этому времени он уже стал Эмилем Р. Голдфусом, американским гражданином, в свидетельстве о рождении которого говорилось, что он родился в Нью-Йорке, 4 августа 1902 года – дата рождения ребенка, на самом деле прожившего всего несколько месяцев.
У него была масса других удостоверений личности. По информации, имевшейся у англичан и ставшей доступной в последние годы, одно из них было выдано на имя богатого английского бизнесмена ирландского происхождения по имени Миллс или Милтон, имевшего хорошие связи в американском деловом мире. Именно под видом этого Миллса-Милтона Абель присутствовал на обеде в Нью-Йорке в феврале 1950 года, состоявшемся на квартире супружеской пары Мориса и Лоры Коэнов. Аренда этой квартиры в то время оплачивалась Розенбергами из средств, предоставленных полковником Абелем.
На самом деле Коэн был старым шпионом ГРУ. После службы в республиканских вооруженных силах в годы гражданской войны в Испании, где он работал на шефа ГРУ «генерала Клебера», Коэн вернулся в Соединенные Штаты, чтобы подобрать себе какую-нибудь работу, могущую служить ему прикрытием. После службы в американской армии он в 1946 году установил связь с сетью Розенбергов.
Контакты полковника Абеля с сетью Розенбергов продолжались сравнительно недолго. Вскоре после признания Фукса и показаний, данных Голдом и капралом Гринглассом, Розенберги были арестованы. Случилось это в середине лета 1950 года. К тому времени, когда ФБР удалось выйти на след Коэнов, пара исчезла. Абель помог им уехать из Соединенных Штатов.
Однако до ФБР не дошло ни малейших слухов не только о местожительстве Абеля в США, но даже о самом его присутствии на территории страны, и это несмотря на подробнейшие допросы членов агентурной сети Розенбергов. Абель поселился в доме из красного кирпича по Фултон-стрит, 252, в деловой части Бруклина. У входа, который вел в не блещущую порядком студию, висела табличка: «Эмиль Р. Голдфус, фотограф».
Случайным знакомым Абель объяснял, что он еще и искусный радиомеханик, что было правдой, и что он якобы получает устойчивый доход, ремонтируя радиоприборы. Чтобы обеспечить дополнительное прикрытие своей деятельности, он сказал своим соседям по квартире, что он является художником-любителем. Он рисовал в несколько небрежной манере, однако достаточно неплохо, чтобы быть принятым в кругу художников за своего. Впоследствии один из них признался, что «если бы Эмиль проявил упорство, он мог бы стать действительно хорошим художником». А когда открылось, что он еще и прекрасно играет на гитаре, Абель стал желанным гостем на вечеринках, устраиваемых художниками, жившими по соседству.
Он также любил крепкие напитки и мог много выпить. Но НИКОГДА не напивался. Еще он любил женщин. Его пребывание на Фултон-стрит было отмечено серией коротких романов. Его подружки заметили, что он явно неохотно приглашает их в студию, снимаемую им за тридцать пять долларов в неделю.
Иногда Голдфус начинал говорить на немецком, объясняя это тем, что провел раннее детство в Германии. Несмотря на его мягкий шарм и высокоразвитое чувство юмора, друзья-художники вскоре пришли к выводу, что он далеко превосходит их всех по интеллекту. Абель объяснял это тем, что всегда любил математику и иногда пытался объяснить друзьям принцип действия атомной бомбы в терминах детских примеров по атомной физике.
Эмиль Голдфус казался неутомимым. Его друзья, выходцы из Богемии, заметили, что он редко остается до конца вечеринки, всякий раз ускользая как раз тогда, когда веселье, казалось, только начиналось, и возвращаясь где-то к утру.
Как бы они удивились, узнав, что почти каждый вечер, между десятью вечера и полуночью Абель, пользуясь мощным радиооборудованием, спрятанным под всяким хламом в его квартире, передавал информацию и получал указания из Москвы.
Они удивились бы еще больше, узнав, что в своей подпольной деятельности он пользуется шифром, основанным на специальных знаниях из области дифференциального исчисления. Сообщения были сравнительно несложны для дешифровки, если знаешь, что следует применить именно дифференциальное исчисление и умеешь им пользоваться.
Его главными целями были:
1. Американская водородная бомба, которую, по убеждению русских ученых, уже якобы создали американцы.
2. Секреты американских атомных подводных лодок, таких как «Наутилус», с которых в конечном итоге были запущены ракеты «Поларис».
3. Прогресс в американском ракетостроении, где, как полагали русские, американцы ненамного опередили Россию.
Как много удалось узнать полковнику Абелю и его агентуре – нам неизвестно. Он превосходно умел заметать следы. Но, судя по количеству радиосеансов, состоявшихся между передатчиком на Фултон-стрит и радиостанцией ГБ в Москве, узнал он много.
Он был необыкновенно осторожным. После разгрома сети Розенбергов, Абель, пока это было возможно, воздерживался от каких-либо личных контактов с советскими шпионами. Вместо этого он или его «предохранители» с помощью тщательно отработанной системы «тайников» собирали информацию и передавали инструкции или деньги, полученные из Москвы.
Он даже добился успехов в сочетании одного из своих многочисленных хобби – изготовлении небольших, изящно обработанных металлических вещиц, которые он научился делать, работая на цейссовском заводе в Йене – со страстью к безопасности. В своей студии он выдолбил внутренность у болта, снятого с помеченного фонарного столба в Риверсайд-парке. А через несколько дней поместил его обратно, после чего болт забрал другой агент. Через день или два Абель получил болт обратно, на этот раз с вложенной в него пленкой микрофильма. Это было одним из его изобретений. Другие отчеты попадали к нему, спрятанными в дырку в деревянной уборной в одном из баров Бруклина или тщательно надрезанную нижнюю часть скамьи в Централ – парке.
Деньги, предназначенные для выплаты агентам, Абель прятал в тайнике на Биер Маунтин, откуда пачки зеленых купюр, уложенных в водонепроницаемый портфель, спустя несколько часов забирал один из членов его сети.
К 1952 году полковник Рудольф Абель зарекомендовал себя как один из величайших мастеров шпионажа, когда-либо действовавших на территории Соединенных Штатах. Сеть его была столь обширна, что он вынужден был сообщить в ГБ, что ему нужен высокопрофессиональный помощник, услугами которого он мог бы пользоваться, когда в этом возникла бы необходимость. Берия был так удовлетворен деятельностью Абеля, что просьба полковника была встречена с пониманием.
Руководители иностранного отдела ГБ остановили свой выбор на подполковнике Рейно Хейханене, офицере тайной полиции с 1939 года, финна по национальности. Именно его предназначали в заместители к Абелю. Однако зарубежный опыт финна не простирался далее работы в контролируемых Советами стран Восточной Европы.
Очень любопытный был выбор. Хейханен говорил по-английски с сильным акцентам, а иногда вообще переходил на какой-то ломаный язык. Он, похоже, не обладал необходимой квалификацией для порученного ему дела. И в довершение ко всему он был необыкновенно обидчивым. Хейханен полагал, что ему должны дать ключевой пост в «легальном аппарате» в советском посольстве, где под видом шофера он следил бы за ортодоксальными советскими дипломатами. А вместо этого ему было велено стать шпионом, действующим самостоятельно в чужой и незнакомой стране.
Хейханен прибыл в Нью-Йорк к концу 1952 года с паспортом на имя Юджина Маки, американского гражданина, родившегося в Финляндии.
И руководители иностранного отдела ГБ в Москве, и полковник Абель были очень осторожны. Хейханену не сообщили ни настоящего имени Абеля, ни адреса его студии на Фултон-стрит. Перед отъездом из Москвы ему сказали, что в Нью-Йорке у него состоится встреча с человеком по имени «Марк», его резидентом в Америке. Эта договоренность действовала в продолжение пяти лет, и Хейханен так никогда и не узнал настоящего имени Абеля.
Спустя несколько месяцев после прибытия Хейханена Абель почувствовал, что все больше разочаровывается в своем коллеге. Хейханен был пьяницей и несколько раз приходил на встречи с Абелем в полупьяном состоянии. Более того, у него были влиятельные друзья в руководстве ГБ. И к большой тревоге Абеля, он вскоре воссоединился со своей второй женой, которая еще меньше подходила к существованию в условиях подполья в Соединенных Штатах, чем ее муж.
Хейханену было велено устроиться в Нью-Йорке. Абель приказал ему открыть, в качестве «крыши», фотостудию и дал достаточную сумму денег, которую снял с одного из многочисленных банковских счетов, открытых им в Нью-Йорке. Однако фотостудия так и не стала явью, и Абель подозревал, что Хейханен истратил деньги на выпивку. Абель еще больше расстроился, когда узнал, что Хейханен присвоил пять тысяч долларов, которые ему выдали для передачи жене одного из арестованных членов сети Розенбергов. Абель также был неудовлетворен контактом Хейханена с бывшим военнослужащим американских войск связи, который согласился работать на русских, оказавшись в американском посольстве в Москве, однако ушел в тень, вернувшись в Соединенные Штаты.
В начале 1955 года полковник Абель уже проработал в Соединенных Штатах семь лет без перерыва. Он добился огромных успехов как резидент-«нелегал» Восточного побережья Соединенных Штатов, однако постоянное напряжение измотало его. Его начальство в Москве не возражало, чтобы он сделал перерыв в работе, и Абелю было позволено уехать. Он вылетел в Берлин и, пройдя через Бранденбургские ворота, растворился где-то в Восточной зоне, где и провел некоторое время со своей женой. А затем отправился в Москву повидаться с дочерью и получить новые инструкции от руководства ГБ.
Вполне возможно, что руководство иностранного департамента ГБ решило, что полковнику Абелю следует сменить место назначения. Согласно обычному риску, присущему его профессии, чем дольше он оставался в Соединенных Штатах, тем больше он рисковал. Однако из отзывов Абеля о Хейханене становилось ясно, что заместитель полковника совершенно не подходил для того, чтобы взять на себя руководство американской сетью. И потому Москва пошла на риск и отправила полковника Абеля обратно в Нью-Йорк.
Он вернулся где-то в конце 1955 года, чтобы узнать, что Хейханен использовал его отсутствие для того, чтобы предаваться затянувшемуся запою. И потому летом 1956 года Абель намекнул помощнику, что после четырех лет пребывания в Соединенных Штатах Хейханен заслужил «поездку в Россию».
Хейханен прекрасно знал о недовольстве Абеля и не без основания полагал, что его вернут в Москву по причинам «дисциплинарного характера». Он сделал попытку оттянуть этот черный день, но к середине апреля 1957 года у него уже не осталось предлогов для дальнейших проволочек с отъездом из США. 24 апреля Хейханен самолетом вылетел в Париж по пути в Россию. В течение 48 часов он должен был выйти на связь с ГБ. Однако не сделал этого. Стало ясно, что Хейханен пропал.
Спустя десять дней он появился в посольстве Соединенных Штатов на площади Согласия в Париже и попросил провести его к сотруднику Центрального разведывательного управления, возглавляемого мистером Алленом Даллесом. Выходил ли он на контакт с ЦРУ, еще находясь в Соединенных Штатах, – неизвестно. Но подобный оборот событий вполне вероятен. Из Парижа Хейханена самолетом доставили обратно в Нью-Йорк и по прибытии сразу же допросили.
Москва предупредила Абеля о бегстве Хейханена, и 26 апреля полковник расплатился с владельцем снимаемой им студии, заплатив вперед за два месяца, и сказал, что уезжает «на отдых».
На допросах Хейханен рассказал все, что знал, дав подробную информацию о целях и задачах своей шпионской миссии и о тех данных, которые он передавал в Москву. Он выдал имена всех своих связных, однако он очень мало знал о своем резиденте и мог сообщить лишь то, что его зовут «Марк».
За все пять лет пребывания в Соединенных Штатах полковник Абель сделал одну-единственную небольшую ошибку: во время одной из встреч Хейханен пожаловался, что у него осталось мало фотопринадлежностей, и тогда «Марк» сказал, что может дать ему немного. Дело было вечером. Они вместе поехали в Бруклин, и Абель провел Хейханена в свою студию. Хейханен запомнил этот случай и сказал американцам, что, по его мнению, студия находится где-то рядом с Фултон-стрит. В сопровождении человека из ФБР он ходил от одного дома к другому по Фултон-стрит. На доме под номером 252 он увидел табличку с надписью: «Эмиль Р. Голдфус – фотограф». И через несколько мгновений агенты ФБР уже были в квартире Абеля.
Во время обыска, проведенного в студии Абеля, были найдены многие орудия, необходимые в его профессии. За тяжелой мебелью агенты ФБР обнаружили мощный радиопередатчик. По всей студии были разбросаны шифровальные книги, фотокамеры и пленки для микрофотографий. Дальнейшие поиски дали случайный набор ручек, кисточек для бритья, болтов, запонок и карандашей – все с мастерски выдолбленными внутренностями, которые можно было использовать для передачи секретных сообщений. Однако в доме не было ни малейшего намека на присутствие самого Абеля.
А Абель в это время был во Флориде, наслаждаясь столь необходимым ему отдыхом и внимательно читая американские газеты, стараясь выискать в них хоть какую-то информацию о побеге Хейханена. Американцы, однако, хранили молчание. Они не собирались вспугивать человека, про которого знали, что он является одним из крупнейших русских шпионов в Западном полушарии.
Почему полковник Абель не сбежал в Мексику – остается загадкой. Можно лишь предположить, что для ГБ он был столь ценным агентом, что в Москве надеялись, что через несколько месяцев все уляжется и он вновь сможет возобновить деятельность своей агентурной сети. Возможно, так бы оно и было, однако, пробыв месяц во Флориде, Абель совершил еще одну ошибку. Он вернулся в Нью-Йорк. И 13 июня агенты ФБР, день и ночь следившие за квартирой Абеля, неожиданно увидели в одном из окон студии свет.
А вскоре они увидели и высокого мужчину лет пятидесяти, с худощавым лицом, собиравшегося уходить. Его сфотографировали скрытой камерой и последовали за ним. Сначала он направился к близлежащей станции «подземки» и доехал до Манхэттена. Затем повел своих преследователей к отелю Лэтем, где, как оказалось, он зарегистрировался под именем Мартина Коллинза. А спустя несколько часов Хейханен опознал в человеке на фотографии так долго разыскиваемого «Марка».
Итак, ФБР нашло этого человека. И теперь действовало не спеша. Абеля держали под круглосуточным наблюдением. Агенты ФБР надеялись, что рано или поздно он выйдет на связь с другими членами сети ГБ. Однако полковник Абель ни с кем не встречался. Он был слишком большим профессионалом, чтобы подвергать риску свои связи.
И, наконец, почти в семь часов утра 2 июня три агента ФБР ворвались в спальню Абеля в номере отеля.
«Полковник, – обратились они к нему, – у нас есть сведения, что вы замешаны в шпионаже против Соединенных Штатов».
Абель, выглядевший полным достоинства, даже несмотря на пижаму, лишь слегка поклонился. Он был холоден и казался совершенно невозмутимым. Он не возражал, когда агенты ФБР пригласили в номер чиновника иммиграционной службы, ожидавшего в коридоре, и тот предъявил Абелю то единственное обвинение, которое они могли ему предъявить, – в нелегальном проникновении на территорию Соединенных Штатов.
Абеля доставили в штаб-квартиру ФБР в Нью-Йорке, в течение последующих пяти дней и ночей его безостановочно «поджаривали» сменявшие друг друга сотрудники ФБР и ЦРУ. Он сообщил, что его настоящее имя – Рудольф Иванович Абель, и что он советский гражданин, хотя у него и есть американский паспорт на имя Эмиля Р. Голдфуса. Но в течение первых пяти дней и ночей и в последующие три недели непрерывных допросов он практически больше ничего о себе не сказал.
Он вел себя как офицер, взятый в плен на поле боя, и готов был, как этого требовала международная конвенция, назвать свое имя и личный номер, и ничего более. Однако при этом он почти не делал попыток опровергнуть то, что следователям уже было известно о нем от Хейханена, а именно, что он является старшим офицером иностранной службы ГБ.
«В конце концов, джентльмены, – якобы заявил он, – мы все профессионалы. И я здесь лишь потому, что мне не повезло».
В его спальне фэбээровцы обнаружили портфель с шестью тысячами долларов и пакет, в котором среди других вещей находилась и фотография людей, которых агенты ФБР смогли идентифицировать как Мориса и Лорну Коэн, разыскиваемых в течение семи лет. Позднее агенты ФБР узнали, что Абель оплачивал счета за хранение мебели Коэнов с момента их исчезновения в 1950 году. Улыбаясь, он отказался дать какие-либо сведения об их нынешнем местонахождении.
Когда встал вопрос о юридических консультациях, Абель дал понять, что он – человек со средствами и может оплатить услуги лучших адвокатов Соединенных Штатах. Он указал ФБР на банк Манхэттен, где у него был счет на 21 000 долларов.
Когда, наконец, он убедился, что следователям ничего не известно о действиях советской разведки в США, он явно испытал облегчение и слегка расслабился. Время шло, и спустя несколько недель сотрудники ФБР и ЦРУ, имевшие дело с Абелем, не только испытывали к нему личную симпатию, но и находились под сильным впечатлением от его личности. Абель согласился подвергнуться процедуре проверки умственных способностей, в ходе которой выяснилось, что его КИ близок к отметке «почти гений».
Конечно, он был самым интересным шпионом из всех, когда-либо попадавших в руки американских спецслужб, и высокопоставленные сотрудники ФБР и ЦРУ лично приходили на дпрофранцузскии по-итальянски, а также проявляет искренний интерес к физике и даже попросил дать ему работы Эйнштейна, которые он и изучал в своей камере.
Полковник Абель также показал себя знатоком Пушкина и признался в своем давнем восхищении творчеством Хемингуэя.
Один из американских чиновников получил истинное наслаждение от долгой беседы с советским шпионом на тему «значение Макколея в английской истории». Абель попросил разрешения попрактиковаться в своем хобби – в изготовлении прелестных серебряных украшений.
У полковника Абеля не было, по сути дела, настоящей защиты. Однако он был решительно настроен воспользоваться всеми возможностями, предоставляемыми обвиняемому американским законом. Он обратился в нью-йоркскую ассоциацию адвокатов с просьбой прислать ему защитника. Суд назначил ему в качестве защитника известного американского адвоката ирландского происхождения м-ра Джеймса Донована, сыгравшего решающую роль в жизни Абеля. В годы войны Донован выступал в роли личного советника как руководителя американской секретной службы – OSS, так и государственного обвинителя от Соединенных Штатов на Нюрнбергском процессе м-ра Джексона, и благодаря этому опыту он неплохо разбирался в деле Абеля. Гонорар в 10 000 долларов, которые Абель согласился заплатить своему защитнику, Донован передал на благотворительные цели.
В октябре 1957 года Абель предстал перед судом в Нью-Йорке и был признан виновным в шпионаже против Соединенных Штатов. Помощник генерального прокурора США отозвался о нем как о «настоящем профессионале и гении в области разведки». Во время судебных заседаний Абель, как правило, сидел совершенно спокойно, демонстрируя явное безразличие к происходящему. Большую часть времени он рисовал – иногда судью на скамье, иногда защитника, но обычно на его рисунках можно было увидеть грустного человека средних лет, одиноко сидевшего на скамье в парке.
И лишь в редких случаях Абель позволял эмоциям выйти наружу, как это было в тот момент, когда прокурор зачитал письмо дочери полковника, присланное на микропленке из Москвы, в котором деду сообщалось о рождении внука. Лицо Абеля стало медленно оживать, и вскоре присутствующие могли увидеть, как полковник медленно смахнул слезу. Он никогда не терял чувства юмора и часто обменивался шутками и остротами как с защитником, так и с прокурором. Так, например, какое-то тяжелое вещественное доказательство чуть не упало на голову Абеля, он улыбнулся помощнику генерального прокурора и сказал: «Не убивайте меня раньше времени». Абель не сомневался, что суд приговорит его к смерти.
Его адвокат доблестно сражался за смягчение приговора. Опираясь на какое-то инстинктивное кельтское предчувствие, м-р Донован спорил с судьей, что «возможно, в обозримом будущем американец такого же ранга будет арестован в Советском Союзе, и в таком случае обмен заключенными может быть произведен в интересах Соединенных Штатов».
Судья, однако, не обладал таким же даром предвидения, какое было у мистера Донована, и полковник Рудольф Иванович Абель был приговорен к казни на электрическом стуле.
Однако ни полковник Абель, ни его американский адвокат не сложили оружия. После того как все возможности, предоставляемые американским законом, были использованы, смертный приговор заменили тридцатью годами тюремного заключения. Окончательное подтверждение этого пришло в мае 1960 года – как раз накануне неудавшейся встречи на высшем уровне в Париже, причиной срыва которой стал сбитый Советами шпионский самолет У-2, пилот которого, капитан Френсис Гэри Пауэрс, оказался в плену у русских.
Спустя несколько недель после срыва Парижской встречи в верхах, на которой мистер Хрущев во всеуслышание заявил, что во всем, что касается шпионажа, у него «руки чисты», сотрудники британской контрразведки раскрыли группу шпионов ГБ, действовавших в Соединенном Королевстве. Советских агентов поймали на передаче в Москву секретов британского оружия для подводных лодок, разрабатываемого в Портленде. В начале 1961 года пять членов группы были арестованы. Среди них:
1. Фредерик Хогтон и Этель Джи, по прозвищу «Пончик», работавшие на портлендской базе и оба впоследствии приговоренные к длительным срокам тюремного заключения.
2. Питер и Элен Крогер, продавец антикварного магазина и его жена, жившие в Кренли Гарденс, в Мидллсексе.
3. Дружелюбно улыбающийся человек лет тридцати, у которого был офис на Вардор-стрит и служебная квартира близ Риджент-парк. У него был канадский паспорт, согласно которому он значился как Гордон Арнольд Лонгсдейл и, без сомнения, был руководителем группы.
Однако, когда у супругов Крогеров сняли отпечатки пальцев, оказалось, что никакие они не Крогеры, а старые друзья полковника Абеля по сети Розенбергов – Морис и Лорна Коэн, которых американское ФБР безуспешно разыскивало более десяти лет. В ходе расследования, последовавшего вслед за этим открытием, были получены доказательства того, что в течение нескольких лет до своего ареста полковник Абель расширил поле своей шпионской деятельности, распространив влияние ГБ и на группы, работавшие в Соединенном Королевстве.
В ходе суда над таинственным Лонгсдейлом – его настоящее имя и по сию пору неизвестно – было установлено, что он – русский майор, не ясно только – ГРУ или ГБ. После службы в Праге в начале 50-х, он в 1954 году сошел в Ванкувере, Канада, с польского зерновоза. С помощью фальшивого свидетельства о рождении и поддельных документов он получил канадский паспорт и, проведя некоторое время в Ванкувере, приобрел канадский акцент и местный «колорит» и 22 февраля 1955 года отправился в Соединенные Штаты, в Ниагара Фоллз, а спустя неделю отплыл из Нью-Йорка в Великобританию на борту лайнера «Америка». Абель в это время был в Нью-Йорке.
Коэны вновь объявились, на этот раз в Вене, в 1954 году. Из Вены они отправились в Париж, где уговорили новозеландского консула выдать им паспорта доминиона, а затем, после неожиданного и загадочного двухнедельного путешествия в Гонконг, они высадились в Англии, РОВНО ЗА НЕДЕЛЮ ДО ТОГО, КАК ЛОНГСДЕЙЛ ПРИБЫЛ В САУТГЕМПТОН.
Совпадение весьма примечательное. Более того, два года спустя у Абеля уже была фотография Коэнов, что дает основания предполагать, что он по-прежнему поддерживал связь с ними.
Из-за значительного и, как стало известно, крайне опасного недостатка взаимодействия между британскими и американскими службами безопасности, присутствие Коэнов в Соединенном Королевстве оставалось незамеченным в течение трех лет.
Когда советский офицер «Лонгсдейл» и супруги Коэны были приговорены в суде Олд Бейли в Лондоне к 25 и 20 годам тюремного заключения соответственно, известный нью-йоркский адвокат Донован получил письмо, отправленное из Восточного Берлина. Говорили, что оно было подписано женой Абеля Хельгой. Она интересовалась шансами мужа получить помилование или хотя бы добиться смягчения нынешнего приговора к пожизненному заключению. М-р Донован взял письмо с собой в Вашингтон, где показал его министру юстиции США Роберту Кеннеди, младшему брату президента.
Официальный ответ гласил: «Шансов нет». Однако неофициально м-ра Донована благословили прощупать возможность заключения сделки: Абель на пилота У-2 капитана Пауэрса, который в это время уже отбывал в Советском Союзе тюремное заключение за шпионаж. Почти год м-р Донован продолжал переписку, и к концу 1961 года появились признаки «оттепели» в советско-американских отношениях. С ведома и одобрения м-ра Роберта Кеннеди адвокат Донован вылетел в Восточный Берлин на переговоры с людьми, имена которых не афишировались.
Весь январь 1962 года продолжались переговоры. В среду, 7 февраля, Абеля вывели из его камеры в Атлантской тюрьме. Ему было сказано, чтобы он приготовился к поездке. А на другой день в Вашингтон поступило сообщение из дипломатической миссии США в Берлине: русские готовы освободить Пауэрса. И в тот же вечер полковник Абель вылетел в Германию. Утром 10 февраля 1962 года, в субботу, Абель, советский мастер шпионажа, был обменен на пилота У-2 Пауэрса. Обмен произошел на мосту Глинике, соединявшем американский сектор Берлина с Советской зоной оккупации в Германии.
Московское радио объявило, что освобождение Пауэрса являет собой «акт милосердия» и должно способствовать улучшению советско-американских отношений. Ни слова не было сказано о полковнике Абеле. Через несколько часов после прибытия в Восточный Берлин он вновь встретился со своей женой. А спустя некоторое время из информации, полученной из Восточной Германии, стало известно, что полковник Абель занял высокий пост в советской службе безопасности.
